Произошло это в Париже эпохи Д’Артаньяна и Людовика XIV Короля Солнца. В те времена нравы были фривольны, а законы безжалостны, пират Генри Морган захватывал острова в Карибском Море, а Стенька Разин поднял донских казаков против русской власти.
Жила-была девочка, милая пухляшка и звали её Мари-Мадлен … Нет, не так.
О ней напишут Александр Дюма и Маркиз де Сад, Михаил Булгаков пригласит её на бал Сатаны, и даже в 21-м веке о ней снимут фильм. До сих пор дьявольская муза в образе мадам де Бренвилье вдохновляет поэтов и режиссеров.
Мари-Мадлен была старшей из пяти детей г-на д'Обрэ, гражданского лейтенанта, который вел тихую жизнь вдовца в Париже. Её семья была не очень знатной и не слишком богатой. Социальный лифт в XVII не работал, и мадемуазель д'Обре не могла рассчитывать на блестящий брак. Но поскольку девица обладала красотой и живым умом, надежду она не теряла и искала выгодную партию, подобно многим красоткам всех времен и народов.
Сохранившиеся портреты и воспоминания современников представляют Мари-Мадлен как очаровательную особу небольшого роста, грациозную и с хорошими манерами. Кроткое лицо, наивная улыбка, невинный взгляд, плюс удивительная любезность в разговорах — качество, которое считалось духом эпохи — вот портрет нашей прелестницы. Подобные таланты сделали девицу популярной среди окружения её отца и даже среди более высокого социального класса. Так, провидению или самому дьяволу было угодно, чтобы заветные мечты Мари-Мадлен сбылись. Маркиз Гобелан де Бринвилье, сын председателя Счетной палаты и начальник Нормандского полка безумно в неё влюбился. Кроме того, что молодой человек был хорош собой и вхож в светское парижское общество, он был единственным сыном и наследником огромного состояния в тридцать тысяч ливров в год. Надо ли говорить, что подобный брак намного превышал надежды мадемуазель д'Обре.
Свадьбу сыграли и будущее рисовалось в розовом свете. Думаете, прекрасница Мари-Мадлен обрела заветное счастье? В первый год так оно и было. Маркиза не любила мужа, но любила общество. Маркиз, пленник роковой страсти, оказался человеком слабым, Мари-Мадлен чувствовала свою власть, от души ею злоупотребляла и манипулировала супругом. И уж не по наущению ли дьявола маркиз разрешил жене принимать в своем доме всех, кто ей нравился. Как неосмотрительно!
Их дом стал местом модных вечеринок, и многие мужчины стремились туда попасть. Вскоре среди них обнаружился некий капитан кавалерии, называвший себя рыцарем Святого Креста или Годен де Сент-Круа. Этот человек бессовестно рассказал, (будто тут есть чем гордиться!) что он бастард из знатного рода и это даёт ему повод ходить по свету с высоко поднятой головой и презирать всех, кто ниже рангом. Ну, в общем вы догадались — рыцарь-полукровка был обыкновенным авантюристом. Жан Батист Годен — а именно так звали нашего прохиндея — понял все, на что мог надеяться в доме семьи де Бринвилье.
Да, маркиз был до сумасшествия влюблен в жену — но, увы! — быстро охладел. Правда, супругу он не ревновал. Маркиз жил в то время, когда распущенность парижских нравов не позволяла удивляться ничему подобному — он и сам содержал несколько любовниц. Мари-Мадлен же, напротив, оказалась натурой страстной и поначалу возмущалась равнодушием мужа после того, как она была объектом стольких вожделений. Наивная думала, что, как и в восемнадцать лет, эротическое безумие продлиться вечно. Но даже не это разочарование глубоко ранило сердце девушки — супруг, мот и игрок быстро растратил свое состояние и приданое жены и скрылся из Парижа от кредиторов.
В другом это вызвало бы слезы, а может быть, и настоящее несчастье. Да, маркиза плакала... но ее слезы были кровавыми слезами... и кровью она поклялась, что будет отомщена.
Именно тогда и нарисовался Жан-Батист Годен де Сент-Круа. Как в шекспировской пьесе он сыграл роль утешителя. Сначала рыцарь вел себя себя как брат и друг, но очень их отношения перешли на более интимный уровень.
Мари-Мадлен стала любовницей де Сент-Круа. Она растрачивала, не считая, остатки состояния, чтобы удовлетворить своё пристрастие к роскоши, ровно, как и капризы своего возлюбленного, вела блестящую жизнь, балансируя на грани разорения.
Париж — город маленький. Нашлись добрые люди, которые сообщили отцу Мари-Мадлен о её похождениях, которых, к слову сказать, юная маркиза ничуть не стеснялась. Он навестил дочь и заговорил с ней с нежностью и доверием. Старик буквально бросился к её ногам и умолял разорвать отношения с г-ном де Сент-Круа. «Вы любили своего мужа, — сказал г-н д'Обре, — он тоже любил вас. Почему вы ему изменяете?» «Почему! — воскликнула маркиза, устремив на отца убийственный взгляд. — Ах! вы меня спрашиваете-с! Спросите-ка лучше господина де Бренвилье! Вы его извиняете, а меня обвиняете, меня... вашего ребенка... Этот человек бросил вашу дочь!» «Если ваш муж поступает несправедливо, — сказал отец, — его можно простить, а ваши проступки непростительны. Впрочем, подобным поведением вы его к себе не вернете... Что до меня, то я буду поступать как отец семейства, и как подобает магистрату. Помни наш сегодняшний разговор, дочь... Помни мои слова... И трепещи!» Поистине, Мольеровская сцена!
Но маркиза была не из тех женщин, которых можно легко заставить дрожать. Слёзы по её щекам текли не от стыда или страха. Она рычала от негодования, как юная львица, когда несколько дней спустя, около девяти часов вечера, на выезде с Кур-ла-Рейн ее карету окружил отряд лучников, которым помогали офицеры. де Сент-Круа был похищен и доставлен его в Бастилию!
В Бастилии авантюрист пробыл почти год. Арест на него наложили по ходатайству отца Мари-Мадлен. Если бы несчастный старик нашёл иной способ положить конец преступной связи, то он избежал бы многих несчастий и не призвал бы смерть на свою седую голову. Если бы Жан-Батиста де Сент-Круа разлучили с маркизой традиционным средством — например, с помощью уединения последней в монастыре, то вы бы не читали эту историю и имя мадам Мари-Мадлен де Бренвилье не будоражило бы фантазию писателей.
В Бастилии камеру с Жан-Батистом разделял итальянец, знаменитый на всю Европу алхимик Николо Эгиди, по прозвищу Экзили (Изгнанник). В его послужном списке значилось отравление в Риме невестки папы Иннокентия X, также он ранее входил в окружение королевы Швеции Кристины, помешенной на алхимии. Экзили называл себя наследником другого флорентийца, которого считали отравителем королевы Екатерины Медичи и который запросто мог маскировать отраву в апельсине, цветке или в письме.
Не стоит думать, что итальянец был вульгарным отравителем. О нет! Николо «был великим художником в ядах, как это делали Медичи и Борджиа. Для него убийство стало искусством» — писал Александр Дюма.
Тут хочется сделать небольшое отступление. Существует заблуждение, что алхимики все как один занимались превращением всего-что-ни-попадя в золото и магической добычей Философского камня, годного как для так познания смысла бытия, так и для воскрешения из мертвых. Это — одна сторона медали. Но существовала и другая. Менее возвышенная, зато более востребованная среди политиков и обделённых наследников: изготовление элексиров смерти.
Алхимические формулы, то есть ключи хранились в строжайшей тайне. И если книгу какого-нибудь великого алхимика можно было купить или украсть, то ключи, которые заставляли книжные знания работать, передавались исключительно в устном виде, от учителя к ученику.
Вернемся в Бастилию, где беглый итальянец и наш герой-любовник провели бок о бок почти год. Этого времени оказалось вполне достаточно, чтобы посвятить Жан-Батиста в алхимические тайны ядоваренья.
Жан-Батист оказался талантлив к алхимии и покинул Бастилию, постигнув все тайны искусства. Вскоре после освобождения он получил письмо от Экзили, которого также освободили. Перед тем, как уехать в Англию, итальянец решил навестить сокамерника. Жан-Батист несказанно обрадовался и попросил учителя поработать с ним. Экзили согласился немного пожить в Париже, и щедро поделился с учеником тончайшими секретами алхимического ядопроизводства. И, как вы уже догадались, Мари-Мадлен им ассистировала.
Именно отсюда и начинается чудовищная карьера мадам де Бринвилье. До этого её совесть пятнало только прелюбодеяние. Итальянский алхимик показал ей простейший способ устранения жизненных препятствий. Мари-Мадлен страстно любила мужчин, деньги и так же яростно ненавидела свою семью. Теперь она получила знания, и которые намеревалась употребить с пользой. Ученица и сообщница двух негодяев, эта женщина начала долгую карьеру алхимика с отравления отца. Да, негодяйка стала отцеубийцей!
Но маркиза была проницательна и предусмотрительна. Начала она с больницы для бедных, двери в которую были открыты для благотворительности. Маркиза, с благочестивым видом приходила в больницу и под видом лекарств или угощений пробовала на них дозы и составы ядов. Можно только представить, скользких несчастных эта «доктор Менгеле» отправила на тот свет. Печенья она пропитывала смесями ядов жаб, мышьяка и кислоты, которую алхимики называли Зеленым Львом. В рецептах значилась цикута, белладонна… да много чего… Негодяйка раздавала отравленное угощенье и наблюдала, сколько времени пройдет до смерти. Ни один из пациентов не пережил силу яда.
Молодая девушка, простолюдинка Марта Деклозо росла вместе с маркизой и стала ее служанкой. Все любили эту милую и симпатичную особу, даже сама Мари-Мадлен. Но что делать — алхимичке требовались подопытные, чтобы испытывать яды! Выбор пал на бедняжку. Кусок ветчины с новым ядом, действие которого маркиза ещё плохо знала Марту не убил... Несчастная долго болела, и осталась инвалидом. А маркиза признала недостаток яда и увеличила его силу. Яд назывался «порошок наследства». Его то она и преподнесла отцу в «отваре из полезных трав».
Мари-Мадлен приехала к отцу в их загородный дом в Берси (в XVII веке это местечко находилось за пределами Парижа, и богатые там строили «дачи»). Мерзавка опустилась на колени перед стариком и просила прощения за своё поведение, хладнокровно наблюдая, как тот проглатывает яд. После чего отравительница спряталась за религиозной маской: отправилась на исповедь, причастилась, удвоила посещение церквей и больниц (хм…). Везде маркизу ждали похвалы и благословения. А она ждала. Ждала целых восемь месяцев, подливая раз за разом яд в отвары отца, чтобы симулировать естественную смерть.
После долгих страданий, господь прибрал старика, и его смерть не вызвала подозрений. Привыкшая к роскошной жизни, маркиза хочет как можно скорее прикоснуться к отцовскому наследству. Но — упс! — для этого придется избавится от двух братьев и сестры-монашки в монастыре кармелиток. Справедливости ради замечу, что с братьями (по собственному признанию Мари-Мадлен) она «состояла в инцестуальной связи с десяти лет». Та ещё семейка, скажу я вам… Правда, вышеназванное безобразие ничуть не оправдывает будущих убийств.
Старший из братьев, Антуан д'Обре унаследовал должность и поместья отца. Хитрая маркиза предоставила ему камердинера по имени Амлен Ля Шоссе, который ранее служил у её горячо любимого де Сент-Круа. Этот человек знал все секреты любовников-негодяев и даже умел вводить яды в соответствии с предписанными дозами.
То снадобье, которым маркиза поручила угостить брата, Ля Шоссе подмешал в бургундское вино, которое Антуан д'Обре очень уважал. Сочетание вина и яда сделало напиток таким горьким, что брат не смог его выпить. Ла Шоссе ни капли не растерялся и тотчас нашел оправдание — он извинился, и сказал, что принимал лекарство из этого стакан и плохо его вымыл. И попросил прощения за неряшливость.
Два года спустя сестрёнка снова вынесла приговор брату, и на этот раз расправа удалась. Оба брата отправились на несколько дней в тот же загородный дом, где был отравлен отец. На обед подавали пирог с голубями, а за столом собрались шестеро друзей двух братьев... Никто не выжил. Антуан д'Обре умер после нескольких недель болезни, отощавший до состояния скелета... Вскрытие трупа выявило причину смерти, но кому придет в голову подозревать сестру? Кто мог сопоставить имя сестры с именем убийцы?
Ла Шоссе оплакивал хозяина и покорно перешел на службу к младшему брату, парламентскому советнику, который обладал более крепким здоровьем, чем Антуан и пережил брата на шесть недель. Он также умер истощенный и иссохший... На поминках говорили, что «яд уничтожил огонь жизни в глубине его сердца». Советник парламента завещал Ла Шоссе 300 ливров в год.
Алхимик Экзили к тому времени уже вернуться в Италию, где его ждала выгодная женитьба на графине Людовике Фантагуцци, двоюродной сестре герцога Франциска II Моденского. Он передал маркизе достаточно секретов алхимии, чтобы семена знаний дали обильный урожай, но не чтобы дарить вечную жизнь, а чтобы приносить смерть. Говорили, что этот человек был одержим демоном из ада, который пришел с миссией убивать и разрушать.
После его отъезда маркиза и её любовник полностью отдались величайшей сладости мести. Два брата маркизы и сестра были убиты и наследство (оказавшееся смехотворным) перекачивало в карманы маркизы. Жан-Батист отомстил старику д'Обре за год плена в Бастилии. В то же время Мари-Мадлен все чаще понимала, что ею поступками двигала не только месть. Как волчица, она почувствовала потребность в преступлении и жажду крови. Не удивительно, что следующей жертвой оказался законный супруг, маркиз де Бренвилье. Решение было принято в одном из разговоров, которые так возбуждали маркизу и которые она никогда не завершала, не обрекая чью-то голову на смерть.
А что же герой-любовник, бесстрашный кавалерийский офицер Годин де Сент-Круа? Он начинает беспокоиться о убийственной ярости своей красавицы. Жан-Батист складывает в коробку доказательства вины мадам де Бринвилье с такой надписью: «Открыть только в случае моей смерти и до смерти маркизы». Оборачивает коробку тканью и прячет под кровать. В глубине души он боялся этой женщины больше, чем любил: мысль о том, что после смерти мужа, она станет его спутницей, вызывала дрожь и леденила его сердце. От подобного союза он шарахался, как черт от ладана, посему и впервые воспротивился преступлению.
Надо заметить, что к тому времени Мари-Мадлен была матерью семерых детей, отцовство, четверых из которых принадлежало Жан-Батисту. А муж, который начал что-то подозревать и опасаться за свою жизнь, предпочел уединиться на своих землях подальше от Парижа.
Но маркиза была упряма. Она никому не рискнула доверить казнь супруга и поехала к нему в имение, чтобы собственноручно преподнести чашку шоколада, в которой был тот же яд, что свел в могилу её отца, замешанный в более сильной степени. Она ждала действия проклятого зелья и улыбалась. Но… ничего не произошло. Жан-Батист решил, что маркиз де Бренвилье останется в этом мире, чтобы сохранить треклятый брак. Не забывайте, что Жан-Батист был учителем маркизы в искусстве черной алхимии, и знал не только силу ядов, но и как им противодействовать. Поэтому он заранее дал маркизу де Бренвилье противоядие, которое уничтожило адскую работу маркизы.
Мари-Мадлен бледнела от ярости, когда видела, как каждое утро просыпается тот, кого каждую ночь она пыталась усыпить навсегда. Она удвоила дозу — но все равно напрасно. Поэтому она сменила яд и посоветовалась с Жан-Батистом, полагая, что он больше всех был заинтересован в успехе преступления. Но результат оказался тем же — Жан-Батист опять нашел противоядие против смерти в новой форме, которую она преподнесла маркизу.
Так маркиз де Бринвилье, ежедневно принимал и отраву, и противоядие, пережил жену и её любовника.
Но Небеса в конце концов устали от такого количества преступлений, и Жан-Батист пал жертвой собственных алхимических опытов. Однажды он работал в лаборатории и изготовил те тонкие яды, которые приносят смерть в письме или в предмете, который едва приблизили к осужденному. Эманации этого яда оказались настолько тонкими, что, когда Жан-Батист работал над ним, ему приходилось надевать стеклянную маску. Внезапно маска сорвалась и упала… а Жан-Батист моментально задохнулся.
Так как он не имел ни наследников, ни известных родственников, окружной уполномоченный постановил произвел опись. Во время обыска под кроватью обнаружили завернутую в ткань коробку, — ту самую! — со следующей надписью: «Я очень смиренно прошу тех, в чьи руки попадет эта коробка, передать ее маркизе де Бренвилье, проживающей на улице Нев-Сен-Поль... учитывая, что все, что в ней содержится, принадлежит ей и касается её... ...В случае, если она умрет раньше меня, папку надобно сжечь, как и все, что внутри, и ничего не открывать. Клянусь Богом, которого я обожаю, и всем самым святым, что не будет разоблачено ничего, что не соответствует действительности… Записано в Париже 22 мая 1672 года. Жан-Батист Годен де Сент-Круа. Внизу приписка: «для Месье Пеннотье». Этот г-н Пеннотье был сотрудником по государственным финансам, казначеем фондовой биржи Лангедока, был близок к главному министру Людовика XIV. Дело приняло серьезный оборот, в него оказались замешаны видные аристократы, политики и финансисты. При дворе короля возник истерический климат «охоты на ведьм» и отравителей.
Комиссар полиции посмеялся над запретом не трогать коробку и открыл. Там он обнаружил тринадцать пакетов с восьмью печатями и надписью: «Бумаги сжечь, не вскрывая пакет». Он, естественно, вскрыл и пакеты, в которых нашел флаконы с двадцатью ядами, признаниями долгов (обещание 30 000 фунтов, данное Жан-Батисту) и документами, где маркиза описывает яды и их действие. Подозрительный полицейский проверил флаконы выяснил: да, внутри – смертельные яды. Ясно, что покойный де Сент-Круа приготовил это сокровище, чтобы шантажировать маркизу.
Узнав об этом, Мари-Мадлен не на шутку испугалась. Она употребила все средства и связи, чтобы заполучить коробку. Но — безуспешно.
Маркиза все еще могла избежать наказания, которое, наконец-то, должно было ударить по её проклятой голове, ведь ничто не доказывало её соучастия в приготовлении ядов. Переписка, содержащаяся в коробке, доказывала лишь её прелюбодеяния. Но она предпочла сбежать.
Однако, перст Божий, что развязал шнур на маске Жан-Батиста, побудил Ла Шоссе, камердинера убитого брата на роковой шаг, который погубил и его и маркизу. Ла Шоссе послал прошение с требованием выплаты двухсот пистолей, которые, по его словам, Жан-Батист задолжал ему в счет жалованья за семь лет. Вдова Антуана д'Обрэ, жившая в провинции, всегда догадывалась, что этому человеку не чужда смерть его хозяина, но она не знала, где его искать. Узнав по слухам, что этот человек семь лет служил отравителю, подобному Жан-Батисту, чья профессия уже не вызывала сомнений, после того, что было найдено в его доме, вдова жертвы бесстрашно выдвинула обвинение против Ла Шоссе.
Его арестовали, допросили и тут же раскрыли преступления, рассказ о которых привёл судей в такой трепет, что им еле удалось довести допрос до конца. Он поведал о смерти г-на д'Обрэ, двух его сыновей и обо всех ужасах, совершенных маркизой.
Сама же маркиза-алхимик появилась в Англии. Но манера, с которой посол объяснился о ней вскоре после приезда, заставила её опасаться ареста. Она бежала в Бельгию и попросилась в монастырь в Льеже.
Полиция шла по её следу и вскоре убежище обнаружили. В Льеж отправили очень искусного агента со всеми необходимыми полномочиями, чтобы арестовать маркизу и получить разрешение на её экстрадицию. Месье Дегре, так звали агента, переоделся аббатом и представился в монастырь, где она жила. Он использовал самые изощренные манипуляции — даром, что профессиональный сыщик! — чтобы заставить ее поверить, что он защитник и друг. Маркиза попалась в ловушку, несмотря на страх, который неизбежно внушала ей серьезность положения. Однако никаких секретов она не раскрыла.
Но однажды «аббат» Дегре предложил ей прогуляться за городом и маркиза имела неосторожность согласиться. Едва они оказались в маленьком лесу, который находился всего в четверти лье от Льежа, как появился отряд переодетых лучников, которые помогали Дегре. Парик и плащ лже-аббата, были отброшены в сторону, и маркиза догадалась как она сглупила.
Как только ее арестовали, Дегре отправился в монастырь и забрал все её бумаги. Мари-Мадлен полагала, что находится в полной безопасности и вела дневники с излиянием о совершенных злодеяниях, озаглавленные: «Моя общая исповедь».
Дневники эти не сохранились. Читавшие их говорят, что мемуары о жизни мадам де Бренвилье — самый чудовищный памятник, который может быть воздвигнут позору человечества. В них маркиза признается в неслыханных преступлениях. Например, рассказывает, что однажды она подожгла большой и красивый дом для простого развлечения. Рассказав об отравлении своего отца, двух своих братьев и мужа, она обвиняет себя в том, что убила также одну из своих дочерей и не раз хотела покончить с собой.
Но одно из этих чудовищных и безумных преступлений было совершено над человеком, который никогда не оскорблял её и которого она даже не знала до того, как приговорила его к смерти. Однажды Мари-Мадлен проводила время в монастыре (каждый год «набожная» маркиза уединялась в одном из самых строгих монастырей Парижа, чтобы совершать там Великий пост). Она молилась Богу, ухаживала за больными, помогала бедным и показывала монахиням, как делать воду из фиалок — она прослыла доброй женщиной и раздавала назидания даже святым.
Ее келья находилась, как это часто бывает, внутри монастыря, поэтому монахини приходили к ней и поболтать. Среди них была послушница восхитительной красоты, но с отпечатком глубокой грусти. Маркиза беседовала с девушкой с чрезвычайной деликатностью и сумела завоевать её доверие. Монашка рассказала, что очень рано потеряла мать, а отец любил только одного сына, старшего брата девушки, которому предстояло жить припеваючи за счет доходов с землевладений. Поэтому бедную девочку выгнали из отцовского дома и поместили в этот монастырь, где шесть месяцев спустя она должна была окончательно принять постриг. Девушка, которую лишили не только состояния, но и небольшой доли счастья в этом мире, послушно смирилась. Только бледность и уныние в глазах выдавали, что за ее бессонными ночами, за ее безрадостными днями последует преждевременная смерть, которую несчастная назовет избавлением.
Маркиза де Бренвилье выслушала историю с глубочайшим вниманием и, едва монахиня закончила трогательный рассказ, сказала: «Ни в чем не отчаивайтесь. Молитесь Богу, и, может быть, ваше несчастье обратится в счастье». Монахиня печально покачала головой. «Да, да, — продолжала маркиза, — будьте уверены, что однажды вы будете счастливы».
Маркиза покинула монастырь и вскоре нанесла визит к отцу монахини: мужчина и его сын умерли через несколько дней. Послушница, выходя из монастыря, так и не узнала, чего стоила её свобода.
Существование совершенно подлинного дневника маркизы, который она признала и поставила подпись во время судебного разбирательства, являлось одним из самых удивительных событий в жизни этой женщины. Беглянка и изгой, заочно судимая и приговоренная к смертной казни, как она могла быть такой недальновидной и осторожной одновременно? Она оставила свет, искала уединения в монастыре, затворилась там под чужим именем, изменила вкусы, привычки и отказалась от всего, что ей нравилось, и в то же время вела дневник, неопровержимый документ, который помог осудить её! Как может сочетаться столько благоразумия и безумия!
Пока агент Дегре находился в монастыре, и перебирал бумаги, маркиза, которая поняла, что в Париже её ждёт верная смерть, попыталась отравиться. Но — ирония судьбы! — она не имела при себе ни единого средства! Она не могла даже использовать самое сильное из всех — подкуп, потому что вышла на прогулку и не взяла ни денег, ни драгоценностей. Она всё же попыталась соблазнить одного из охранников подарком перстня с алмазом и доверила ему письмо для какого-то жителя Льежа. Это поспешно написанное карандашом письмо поручало похитить маркизу, забрать из монастыря все ее бумаги, и сжечь ту, которая озаглавлена: «Моя исповедь».
Лучник забрал и алмаз, и письмо и пообещал быть верным посланником. Перстень он оставил себе, а письмо отдал Дегре, оно стало еще одной уликой против обвиняемой...
Маркизу под конвоем доставили в Париж. Она написала нескольким влиятельным людям, но без толку. Никто за неё не вступился. Общественность бурлила, и требовала справедливости.
Кстати сказать, г-н Пеннотье, — помните его? — финансист вхожий к королю. Ему маркиза написала: «Я ни в чем не созналась... Приложите все усилия, чтобы спасти меня…» После чего месье Пеннотье оказался в тюрьме, несмотря на свой титул. Свидетелей, которые были заслушаны на процессе маркизы де Бренвилье, одном из самых известных дел века, было немного. Но дневник маркизы и признания Ла Шоссе являлись неопровержимыми доказательствами, и в конце концов Мари-Мадлен перестала отрицать вину.
Правда, призналась она не сразу. После неудачной попытки самоубийства маркизы, следствие решило прибегнуть к пыткам водой. Под пытками она созналась во всем, и даже в нескольких преступлениях, до сих пор неизвестных: ее преступлениям добавились герцогиня де Буйон, племянницы Мазарини и композитор Расин.
Затем у нее была более чем часовая встреча с генеральным прокурором, предмет которой так и не был известен. Когда ей зачитали его смертный приговор, она погрузилась в задумчивость и попросила секретаршу снова перечитать приговор: «Ничего, — сказала она, улыбаясь… — Главное, чтобы телега, на которой меня повезут, не опрокинулась. На все остальное я не обращу внимания.» Остальным, стоит отметить, была плаха и костёр.
Ее приговорили к сожжению после того, как отрубят голову. Это последнее было облегчением боли, сначала хотели сжечь заживо. Она снова несколько раз пыталась покончить с собой, но безуспешно. Маркиза не оставила себе не малейшей части того, что так щедро раздавала другим и что теперь хотела бы купить ценою всех своих сокровищ, чтобы избежать страшной минуты присутствия палача...
Ее духовником назначили Сорбонского доктора Пиро. Он уверял, что «в последние двадцать четыре часа маркиза была восхитительна в покаянии». Она попросила причастия, но получила отказ. Она попросила кусок святого хлеба, но получила отказ. Маркиза была не столько удивлена, сколько огорчена, и продолжала выказывать глубокое раскаяние, видимо, она долго сохраняла надежду и рассчитывала на высокопоставленных друзей Пеннотье. Короля просили о помиловании, и поверьте, просили очень серьезно. Но Людовик XIV был непреклонен и на 16 июля 1676 года наконец был назначен день казнь.
Как ни странно, самым верным другом, остался ее муж. Он не покидал ее в последние дни. 16 июля, в шесть часов вечера, маркиза де Бренвилье, одетая только в домотканую рубашку, босая, с факелом из желтого воска в руке, была доставлена в собор Нотр-Дам, чтобы замолить вину. Затем ее бросили обратно на солому в ту же телегу, которая ее привезла, (и о которой она переживала во время вынесения приговора) и отвезли на Гревскую площадь.
На ней был надет простой полотняный чепец, который падал ей на глаза и мешал ей видеть, но не мешал быть увиденной. Рядом с ней стоял ее духовник, с другой стороны — палач. Окна домов вокруг переполняли зеваки, они толпились и на Гревской площади, и на мосту Нотр-Дам, и на всех улицах, где проходила процессия. Огромная толпа теснилась вокруг преступницы.
Люди, жадны до эмоций и крови, как крови чудовищ, так и крови мучеников. А особенно жадны до зрелищ. Маркиза понимала, что в этот день дарит радость парижанам, они бегут, чтобы увидеть, как человеку отрубают голову, как римляне бежали в цирк, чтобы увидеть, как лев разрывает пантеру. Но когда она узнала в окнах нескольких домов придворных дам, с которыми была очень близка, румянец негодования на мгновение окрасил ее бледные щеки: «О! это действительно красивое зрелище, не так ли, подруги?» — кричала она любопытствующим, глядя на них с презрением.
Госпожа де Севинье была одной из таких любопытных особ. Вот что она написала: «По пути на Гревскую площадь маркиза, казалось, испытывала болезненные чувства. Было видно, как она ерзает, и часто из ее уст вырывались бессмысленные слова. Наконец она мужественно взошла на эшафот, одна и босая. Там она четверть часа смотрелась в зеркало и брила голову, тренировалась класть голову на плаху и выпрямлялась перед палачом. По толпе прокатился ропот: казнь выглядела великой жестокостью. Замученная женщина проявила набожность и мужество, которые поразили зрителей падальщиков. Даже палач проявил исключительную деликатность, и его топор, который он спрятал под мантией, чтобы приговоренная как можно меньше боялась, был быстр и непогрешим. Тело маркизы было брошено в пламя, прообраз ада, а прах ее взлетел на небеса.
На следующий день парижские ведьмы искали в углях ее кости, потому что люди говорили, что Мари-Мадлен — святая.»
Один серьезный и важный вопрос долгое время занимал парламент: были ли у маркизы де Бренвилье другие сообщники, кроме де Сент-Круа и Ла-Шоссе. Например, этот Пеннотье, чьё состояние было огромным, а заполучил он его быстро и тайно. Но Пеннотье продержали в тюрьме недолго. Все высшее духовенство, во главе которого стоял архиепископ Парижский, усердно добивалось его свободы, и его отпустили.
Дело с ядами — яркий эпизод эпохи Людовика XIV, Короля Солнца. Отравления и магические практики, с которыми они были связаны, сеяли ужас внутри аристократии, когда каждый день появлялась новая жертва жадности или мести.
Но в XVII веке история маркизы-алхимика не закончилась. Неожиданное продолжение она получила в наше время, при работах на территории Берси. Помните, Де Бренвилье имели там загородный дом, где Мари-Мадлен отравила отца и братьев? При расчистке квартала в подвалах их дома нашли скелеты. Это были те жертвы, об убийстве которых маркиза просто запамятовала.
Библиография:
La Marquise de Brinvilliers: une empoisonneuse précurseur de l’Affaire des Poisons, «Musée des familles », paru en 1835
